Андрей Мартьянов - Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
По здешним традициям, в хорошую погоду посетителям трактира совершенно не требовалось сидеть в душном общем зале. Для такого случая имелось несколько вкопанных прямо во дворе столов, отделенных друг от друга решетчатыми деревянными перегородками. Тонкие жерди заодно служили подпоркой для разросшихся виноградных лоз, создающих некое подобие комнат с двумя стенами и плотным зеленым навесом над головой, из которых открывался вид на реку и далекие горы. Заезжая компания облюбовала одну из таких комнатушек и расположилась там, наслаждаясь возможностью ничего не делать и сознанием честно выполненного долга. Не совсем выполненного, говоря по правде, но стоит ли обращать внимание на такие мелочи? Скоро они благополучно прибудут в Тулузу, где распрощаются и отправятся своими дорогами.
Десять дней пути, конечно, не превратили соединенных обстоятельствами людей в накрепко спаянный отряд, однако предоставили возможность присмотреться друг к другу и заронили семена краткого дорожного приятельствования, складывающегося из мелкой взаимопомощи, необходимости притираться к невольным спутникам, мимолетных искренних разговоров и просто от привычки людей к обществу себе подобных.
Дугал Мак-Лауд догадывался, какое мнение о нем сложилось у него попутчиков, однако справедливо полагал, что неизбежно приближающееся расставание их ничуть не радует. Сам он успел привыкнуть к внезапно свалившейся им с Гаем на головы парочке торговцев. Ему нравился порывистый и вспыльчивый, как большинство уроженцев полуденных земель, Франческо, с его неугомонностью и таким бьющим через край жизнелюбием, что все прочие казались туповатыми флегматиками, равнодушно взирающими на чудеса мира. Он даже сумел найти общий язык с мистрисс Изабель, с ее загадочными недомолвками и спокойной насмешкой, прячущейся в глазах цвета морской волны. Девушка вскоре перестала носить маску прожженной стервы, оказавшись вполне приятной особой, хотя излишне резковатой в суждениях.
Компания, как уже упоминалось, бездельничала в ожидании сумерек, которые здесь наступали быстро и сразу, точно окрестность задергивали черным покрывалом. Все четверо пребывали слегка навеселе, ибо почти прикончили бочонок местного вина, разлитого в начале нынешней осени и еще сохранявшего привкус спелого винограда. Гай и Франческо играли в шахматы — это давно стало одним из постоянных вечерних развлечений на привалах. Маленькая раскладная доска неожиданно отыскалась в наспех собранных вьюках итальянца. Дугал, больше любивший смотреть, как играют другие, как-то обратил внимание на вырезанные из темно-красного и светлого дерева фигурки — грубоватые, но забавные, с непохожими друг на друга выражениями крошечных физиономий, и спросил, где Франческо раздобыл такие. Мальчишка почему-то смутился и нехотя признался, что сделал их сам.
— Я вдруг начал скучать по дому, — объяснил он, перебирая сухо постукивавшие фигуры, — вот они и вышли похожими на моих друзей. Не слишком хорошо, конечно, зато они всегда со мной.
Мак-Лауд рассудил, что это весьма необычный способ сохранять воспоминания о родине. Таскают же некоторые с собой камешки, засушенные пучки травы или подаренные прядки волос. У него самого некогда тоже хранилась веточка вереска, но в суматохе походной жизни куда-то запропала, о чем Дугал не слишком сожалел. Память кроется в тебе самом, а вовсе не в вещах.
Сидевшая напротив Изабель позаимствовала виолу Франческо и наигрывала обрывки мелодий, одну за другой отпуская их лететь над волнами дремлющей реки. Получалось не слишком хорошо — у девушки не хватало сил как следует прижимать толстые, крученые из овечьих кишок струны к широкому, почти в ладонь, грифу, из-за чего звук выходил слегка глуховатым и неразборчивым. Перламутровая инкрустация на деке виолы отливала в свете сползавшего к горизонту солнца матовыми радужными переливами.
— Леди, если уж вам пришла охота мучить ни в чем не повинный инструмент, спели бы нам что-нибудь возвышенное, — лениво предложил Дугал. Мистрисс Изабель одарила его безмятежным взглядом, в глубине которого таилась ехидная улыбка, и довольно верно исполнила начало не слишком пристойной песенки о ведьме Элисон Гросс и забредших к ней на огонек рыцарях. Узнавший мелодию Франческо оторвался от игры и захихикал, а Гай скривился, памятуя, что в подпитии его компаньон имеет дурную привычку горланить именно эту самую историю.
— Мистрисс Изабель, — укоризненно сказал Мак-Лауд, — что вы за женщина такая? Уж ни о чем попросить нельзя, а я, между прочим, вполне серьезно.
— Я больше не буду, — девушка с напускной скромностью опустила ресницы, чему никто не поверил. Крылось в мистрисс Изабель нечто такое, отчего любое ее слово, даже самое невинное, воспринималось как подвох. А может, ей просто нравилось создавать вокруг себя ореол загадочности. — Значит, возвышенное, для просветления души и успокоения сердца…
Она задумалась, кивнула собственным мыслям и запела — негромко, слегка пришептывая:
Незыблема твердыня Камелота,
Британия становится сильней.
Но что за неотступная забота
Тебя не выпускает из когтей?
Ах, все, от бедняка до кавалера,
Все знают, в чем печали той вина:
Прекрасна королева Гвиневера,
Прекрасна, но Артуру не верна.
Сильны и многочисленны отряды,
Что за тобой идут на саксов в бой,
Но кто стоит с тобой так часто рядом,
Кто взглядом не встречается с тобой?
Цвет рыцарства, герой, краса турниров,
Твой давний друг, уже почти что брат…
Но королева любит Бедуира,
И вряд ли в этом кто-то виноват.
Ты уезжаешь в дальние походы,
Ты закрывать глаза на все готов.
Ты им обоим подарил свободу,
Ведь это называется «любовь».
Ты грешен, несмотря на святость целей,
Так для чего же быть еще грешней?
Скажи теперь, о предсказатель Мерлин,
Ответь мне, о пророк придворный Мерлин,
Поведай мне, о ясновидец Мерлин —
Кто на земле несчастней королей?
— Кто это сочинил? — спросил Гай, когда девушка завершила песню старательно исполненным длинным и печальным перебором.
— Кретьен из Труа, певец при дворе графов Шампани, — медленно проговорила Изабель. — Он намеревался создать книгу, собрание всех известных историй о короле Артуре и его рыцарях, но не закончил ее — погиб в прошлом году, когда в тамошнем замке случился пожар. Жаль… От книги сохранилось только несколько рассказов, а одним хорошим человеком в мире стало меньше.
— Наша жизнь и смерть в воле Господа, — благочестиво заметил Франческо, но согласился со своей приятельницей и покровительницей: — Но все равно жалко. Многим бы понравилась его книга.
— Мишелю бы точно, — кивнул Дугал и пояснил: — Это наш приятель, который по молодости лет и благодаря стараниям своего учителя слегка свихнулся на сказках про прежние времена. Верно, мессир Гай? Помнишь, он рассказывал о Круглом столе, о Мерлине и фее Маб? Э, да ты тогда все проспал, точно?
— Мерлин был колдун и язычник, — раздраженно отозвался Гай. — Вдобавок он родился от смертной женщины и какого-то духа. Может быть, даже демона или беса. Не понимаю, как подобного человека вообще допускали в сообщество честных христиан или могли доверить воспитание ребенка королевской семьи. Конечно, людям тогдашних времен приходилось многим поступаться и заключать союзы с врагами истинной веры, но…
— Не колдун, а волшебник, — Изабель осторожно положила виолу на стол и осуждающе посмотрела на сэра Гисборна, точно он ляпнул несусветную глупость. — Две большие разницы, которые ныне разучились отличать и валят в одну кучу. Мерлин — последний из рода волшебников Эрина и памяти о его чудесах, ярких, как чистое высокое пламя, суждено остаться на века. Что же до его веры… Он не принадлежал никому, ни Богу, ни дьяволу, только самому себе, Артуру и своей родине. В Корнуолле до сих пор показывают холм, где якобы находится его могила.
— Почему «якобы»? — влез Франческо. — Во всех легендах говорится, что Мерлина зачаровала его ученица, Дева Озера, и король Артур сам похоронил его где-то в тайном месте, чтобы никто больше не беспокоил его наставника.
— Он никогда не умирал, — внушительно произнесла Изабель. — Что бы там не сплетничали, ни Мерлин, ни его подруга Нимуйя, ни король Артур не умирали, точно обычные смертные. Они ушли из этого мира, потому что он перестал нуждаться в них. Когда настанет срок и пробьют колокола в Камелоте, они вернутся. Кстати, россказни насчет родства с духами, точнее, не с духами, а с жителями Волшебного мира, по моему глубокому убеждению, распустил сам Мерлин или его ученики, хотя дыма без огня, как известно, не бывает… На самом деле все обстояло гораздо проще и незатейливей. Мать Мерлина, Вивиан, была дочкой короля Деметии, самого захудалого королевства во всем Уэльсе, а отцом — Аврелий Амброзий, старший брат Утера Пендрагона. То есть Мерлин доводился племянником Утеру и двоюродным братом Артуру. Только незаконным, потому что Амброзий и Вивиан по высоким политическим соображениям не смогли пожениться. Однако перед самой смертью Амброзий в соответствии с законами бриттов признал своего сына и ввел в права наследника. Вот и вся загадка, о решении которой постарались забыть.
